Оуэна было приковано к телефонному разговору: дождавшись соединения с нужным ему человеком, дядя Эдмунд заговорил нарочито громким голосом, чтобы слышно было всем любопытным:

— По рукам, Луис, «Леди Пантагрюэль» ваша. Сегодня во второй половине дня жду адвоката с бумагами.

Питер Оуэн зашелся в безудержном хохоте, после чего во всеуслышанье сказал:

— Это тебе только кажется, С. Эдмунд Штумм.

Ведь в кармане у него лежали часы с голубой эмалью. Оуэн достал их и перевел минутную стрелку…

— Здравствуйте, Пит. — Шеф Иган окинул встревоженным взглядом коридор за спиной у Оуэна. — Я боялся, что дверь откроет сам мистер Штумм. Что случилось?

— Кража со взломом, — снова сказал Оуэн. — Входите. Но прошу вас, осторожнее. Позвольте мне пойти первым.

Дверь библиотеки была закрыта. К тому же ее слегка заклинило. Отвергнув бестактные предложения шефа (тот вознамерился выбить непокорную дверь), Оуэн аккуратно постучал в деревянную панель и крикнул:

— Дядя Эдмунд, пришел шеф Иган!

— Так веди его сюда, — раздраженно отозвался дядя Эдмунд.

— Отойдите от двери, — предупредил Оуэн, — ее заклинило.

Подал знак Игану, шеф полиции навалился на дверь, и та распахнулась. Штумм, сжимая в руке блокнот, смотрел на Игана и, казалось, был слегка раздражен.

— Доброе утро, мистер Штумм, — сказал покрасневший Иган. — Слыхал, ночью у вас случились неприятности.

— У меня? У меня неприятностей не было, — язвительно ответил Штумм. — И надеюсь, что не будет. Для того и существуют страховые компании.

— Ваши монеты, да? — спросил Иган, внимательно оглядывая комнату. — Только они и пропали? А что с сейфом?

— С сейфом все хорошо, я только что его проверил, — надменно сообщил Штумм. — Попробуйте допустить, что я обладаю молекулой здравого смысла в ведении собственных дел. Содержимое сейфа — бумаги, не имеющие ценности ни для кого, кроме меня, — осталось нетронутым. Рискну предположить, что меня обокрали сущие дилетанты — ведь они, по всей видимости, даже не подошли к сейфу, — но даже дилетант способен провернуть самое дерзкое ограбление у вас под носом, сэр, и при этом быть уверенным в собственной безнаказанности!

С этими словами он указал блокнотом на шефа, словно обвиняя его во всех смертных грехах. Иган неловко попятился, врезался в угол стола и столкнул на пол флуоресцентную лампу.

Слушая, как Штуммов вопль ярости превращается в долгий и постепенно затухающий скорбный вой, Оуэн снова выхватил из кармана часы и перевел минутную стрелку…

На сей раз прошло целых десять минут, прежде чем Иган тяжело наступил на ногу Штумма, когда они вдвоем обследовали останки шкафа. Взбешенный драматург, надрываясь, требовал арники, рентгена и костоправа, а Оуэн с тяжелым вздохом снова стер настоящее.

Но теперь перевел часы не на малый срок, поскольку понял, что шансы на мирное развитие сюжета в нынешних декорациях исчезающе малы. Иган и Штумм попросту не могли находиться в одном помещении дольше нескольких минут, после чего между ними непременно вспыхивал конфликт, и не было смысла гадать, какой неприятностью все закончится на этот раз.

Кроме того, шефа полиции невозможно было отодвинуть на запасный путь, поскольку произошла кража и ее необходимо было раскрыть. Решение показалось Оуэну очевидным: ночью во время бури взломщики разбили портфенетр, похитили коллекцию монет дяди Эдмунда и (предположительно) Максля. Чтобы все — разумеется, за исключением воров — остались довольны, Оуэну требовалось лишь скользнуть по шкале времени в тот час, когда было совершено преступление, и предотвратить его. Жалея, что он не подумал об этом раньше, Питер взялся за регулировочное колесико. В тот момент часы показывали относительные десять утра. Оуэн опрометчиво крутнул минутную стрелку назад…

Щелк.

Колесико больше не поворачивалось. Оуэн замер — отчасти потому, что не видел циферблата, ведь было уже не десять утра и на смену солнцу пришла непогожая ночь. Стоя в кромешной тьме, Оуэн вслушивался в барабанную дробь дождя и негромкие звуки «Скифской сюиты» Прокофьева, что доносились из музыкальной комнаты. Порыв холодного сырого ветра хлестнул его по лицу. Опасаясь самого худшего, Оуэн на ощупь добрался до флуоресцентной настольной лампы и в ее мертвенно-голубом свете увидел, что опоздал.

Взломщики пришли и ушли под покровом вечерней бури. Ковер был усыпан осколками стекла, мокрый пол заляпан грязными следами, шкаф со стеклянными дверцами вскрыт и выпотрошен. И Максля на столешнице нет. Очевидно, воры стащили дорогого докторскому сердцу лягушонка вместе с монетами.

Оуэн опустил взгляд на стиснутые в ладони часы с голубой эмалью; те равнодушно таращились на него и уверяли, что сейчас десять вечера. Он потряс часы и снова попробовал перевести минутную стрелку, гадая, почему она застряла. Стрелка поддалась, но лишь секунд на пятнадцать, и с единственным результатом: в библиотеке снова стало темно, а «Скифская сюита» откатилась на десяток тактов.

Терпеливый Оуэн вновь включил флуоресцентную лампу.

— Значит, предел — десять вечера, — пробормотал он, задумчиво глядя на часы. — Но почему?

И тут вспомнились слова доктора Крафта, прозвучавшие за вторым из утренних завтраков, а теперь выплывшие из бесконечных далей сознания. «Кстати говоря, — сказал тогда доктор, — их якорь тоже меня заинтриговал. Да-да, теперь вспоминаю, что он раскачивался туда-сюда, словно маятник. Разумеется, его амплитуда не могла составлять больше двенадцати часов».

— Якорь? — пробормотал Оуэн и снова потряс часы. — То есть вы — тот самый якорь? Маятник? Тогда, наверное, двенадцать часов — это ваш предел.

Из окна потянуло сквозняком. Дрожа от холода, Питер оглядел разоренную библиотеку. Он не понимал, что делать. Предотвратить кражу можно было, лишь отправившись дальше в прошлое, но часы то ли не могли, то ли не желали способствовать Оуэну в таком путешествии. Кроме того, если Питера найдут в библиотеке, дядя Эдмунд не преминет потребовать его ареста за воровство.

Он неуверенно теребил колесико, управляющее стрелками часов. До нынешнего момента у него не было времени на опыты. Что, если перевести часы вперед? Прыгнет ли он в будущее, окажется ли в завтрашнем утре? Способны ли эти часы не только стирать написанное, но и заполнять время множеством пробелов?

Нет. Он перевел стрелку вперед — безрезультатно. В разбитое окно по-прежнему хлестал дождь. Музыка Прокофьева не пропустила ни единого такта. Воры могли бы разбить окно даже в самую тихую погоду и их никто не услышал бы, подумал Оуэн и с мрачным видом покинул комнату.

Утративший последние надежды, он поднялся к себе в спальню. Интересно, что он там увидит?

На тумбочке рядом со свежезастеленной кроватью стояло… А ничего не стояло. Даже бокала с пивом и того не было, что вполне естественно, поскольку доктор Крафт явился к Оуэну примерно без двадцати одиннадцать. Прошлой ночью. Прошлой или